Reader TTS

Николай МОЛОДЦОВ — живописец с колористическим восприятием мира, предпочитающий богатству формы богатство цвета. Потомственный художник. Философ и лирик. Сегодня он рассказывает о своем

"полифоническом" образовании, увлечении "непопулярным" искусством и о том, как за его работу боролись два музея. — НИКОЛАЙ, ВЫ ВЫРОСЛИ В СЕМЬЕ ИЗВЕСТНЫХ ОМСКИХ

ХУДОЖНИКОВ. КАКОЕ ВЛИЯНИЕ ОКАЗАЛА НА ВАС ХУДОЖЕСТВЕННАЯ СРЕДА, КАК ВЫ ЕЕ ВОСПРИНИМАЛИ В ДЕТСТВЕ? — Я воспринимал это как само собой разумеющееся. В детстве ведь особо не размышляешь, это

существует – и все. Но отпечаток это, конечно, накладывает. Ведь и книги, и фильмы, и другие вещи люди, связанные с искусством,  оценивают по-особенному. А ты это видишь, слышишь. То есть

все равно система ценностей какая-то определенная в семье складывалась, и она постепенно впитывалась. Поэтому когда я поступил в институт на худграф, то со многим, о чем нам рассказывали

преподаватели, я был уже знаком. — А КТО БЫЛИ ВАШИ ПРЕПОДАВАТЕЛИ НА ХУДГРАФЕ? — Преподавателей у нас сменилось очень много. Бывало так, что по какой-то из дисциплин они менялись каждый

месяц. Самый первый преподаватель у нас был Геннадий Арсентьевич ШТАБНОВ, он целых два года вел на курсе живопись и потом, когда я заканчивал вуз, был одним из руководителей диплома. Потом

несколько лет подряд у нас вел живопись Амангельды Абдрахманович ШАКЕНОВ. Мы с ним ездили на пленэры. Интересный, серьезный, ответственный преподаватель. По рисунку долгое время был

Александр Иванович ГАЛКОВСКИЙ. Ну, а так периодически разные были преподаватели.  И КИЧИГИН был, и ПИЛИПЕНКО, и ЛИБЕРОВ, и Станислав БЕЛОВ. Одно время я скульптурой увлекся, год где-то

занимался у ЮДИНА Анатолия Петровича. Вот кто-то, может быть, считает, что плохо, когда преподаватели так часто меняются. А я считаю, что подобная «полифония» — это хорошо. Потому что,

во-первых, каждый преподаватель что-то свое знает, и ты тоже знакомишься с этим, у тебя кругозор расширяется. Во-вторых, это вырабатывает некую независимость от конкретного педагога. Ты

понимаешь, что в конце концов ты самостоятельная личность, и у тебя может быть десять учителей, но свой путь ты должен выбирать сам, должен искать, как-то творчески расти. — Я ЗНАЮ, ЧТО

РАНЬШЕ (ДА И СЕЙЧАС, НАВЕРНОЕ)  В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ВУЗАХ ПРЕПОДАВАЛИ БОЛЬШЕ В  АКАДЕМИЧЕСКОМ СТИЛЕ. ЭТО ОСНОВА, ШКОЛА. ПРИ ЭТОМ ВЫ КАК-ТО НАШЛИ ДЛЯ СЕБЯ МИНИМАЛИСТИЧЕСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ. КАК ВЫ К

ЭТОМУ ПРИШЛИ ОТ АКАДЕМИЗМА? — Тоже, наверное, постепенно это складывалось. Я учился, что-то пробовал, экспериментировал в самых разных областях. Дома у нас была достаточно большая

библиотека по искусству, причем по современному искусству. Папа у меня был представитель старой реалистической школы, но с широким взглядом, диапазоном, а мама вообще больше склонялась к

импрессионизму. Соответственно, такую  литературу покупали. Тогда, конечно, шла критика всех западных течений, и литература издавалась с критических позиций. Но там было много картинок, по

ним можно было о чем-то догадываться, и меня как-то тянуло к такому искусству — искусству более свободного самовыражения. Поэтому я и в учебные задания что-то такое привносил, за что меня

иногда ругали, а в другой раз, наоборот, хвалили. Родители были в курсе, я часто приносил работы домой. И они тоже меня когда ругали, когда хвалили, но в принципе поддерживали. И вот я

как-то постепенно шел к цвету, к цвету, к цвету. К окончанию вуза уже такой импрессионистский, постимпрессионистский подход у меня был. А потом все лишнее отсеялось, и так вот я к

минимализму пришел. — В ВАШИХ РАБОТАХ ЧАСТО ПРИСУТСТВУЮТ СТОГА – СЕНА, СНЕГА. ЧТО ЭТОТ ОБРАЗ ЗНАЧИТ ДЛЯ ВАС? — Это такой синтетический образ, в который в разных композиционных и цветовых

решениях каждый зритель может вдохнуть свое содержание. Такая минималистическая картина, она, с одной стороны, изображает просто стог сена, но для меня это образ-символ. Лета, плодородия,

солнца, природы. Стога у нас не что-то экзотическое, это повседневная вещь, но когда она отрывается от леса, от земли, от привычной среды, она становится каким-то знаком. Перевести реальный

объект в знак, чтобы он не утратил еще связь с жизнью, будил какие-то ассоциации и в то же время был достаточно свободным для того, чтобы каждый увидел в нем что-то свое, — вот эту грань я

стараюсь находить. То же самое и снег, который у нас часто идет даже в апреле, и в мае может пойти. Это как бы связь неба и земли. Мы со школы помним про круговорот воды в природе. И это вот

  круговорот энергий, ассоциаций – от стога снега к стогу сена. Кто-то посмотрит как на декоративную вещь живописную, какие-то оттенки цветовые его порадуют, кого-то это натолкнет на мысли

философские. И сколько зрителей, столько и мнений, столько завершений творческого процесса. — НЕ МОГУ НЕ СПРОСИТЬ ПРО ВАШИ РАБОТЫ В МУЗЕЕ АЛЕКСАНДРА ГРИНА В КРЫМУ, ПОСКОЛЬКУ ЭТО МОЙ ЛЮБИМЫЙ

ПИСАТЕЛЬ. — Я тоже долгое время был очарован  этим писателем, до сих пор мне он очень нравится. Я, конечно, уже по три раза его не перечитываю, но у нас есть собрание сочинений с

иллюстрациями БРОДСКОГО. И вот как-то давно я был в Музее ГРИНА в Феодосии, сильное впечатление на меня этот музей произвел. После мне, конечно, захотелось поехать на его могилу в Старый

Крым. Там тоже есть дом-музей, где ГРИН провел последние месяцы жизни. Это обычный домик глинобитный.  И там такое ощущение остановившегося времени. Кажется, будто Александр Степанович вышел

куда-то и скоро вернется. Я познакомился с директором музея Ниной Андреевной ДЕМЧУК. Она сказала, что у них не хватает портрета ГРИНА. А я, еще будучи студентом, делал его портрет гуашью по

фотографии из книги. И когда я вернулся в Омск, я этот портрет туда переслал. Потом мы стали переписываться с Ниной Андреевной, я еще несколько раз приезжал в Старый Крым, писал этюды,

несколько из них тоже подарил музею. А потом даже был забавный случай. Портрет ГРИНА пытались забрать в головной музей в Феодосию, и я писал письмо с просьбой оставить его, потому что

подарил именно этому дому-музею. — НИКОЛАЙ, ВЫ ПОМНИТЕ, У НАС В ГОРОДЕ БЫЛ КОНКУРС «ПОСТ № 1», ГДЕ ВЫ НЕОДНОКРАТНО ЗАНИМАЛИ ПРИЗОВЫЕ МЕСТА, БЫЛА ГАЛЕРЕЯ «ЛОШАДЬ ПРЖЕВАЛЬСКОГО» С ЯРКИМИ

ВЫСТАВКАМИ, КРЕАТИВНЫМИ ПРОЕКТАМИ? ЭТО, ПО-МОЕМУ, БЫЛИ ТАКИЕ ВРЕМЕНА, КОГДА ОМСК МОГ ДОСТОЙНО ВЫГЛЯДЕТЬ РЯДОМ С НОВОСИБИРСКОМ, ЕКАТЕРИНБУРГОМ, ГОРОДАМИ, В КОТОРЫХ СЕЙЧАС КИПИТ БУРНАЯ

ВЫСТАВОЧНАЯ И ИМЕННО ГАЛЕРЕЙНАЯ ЖИЗНЬ. — Да, да, хорошее, золотое было время. Полное надежд и свершений. Галереи «Квадрат», «Лошадь Пржевальского», «ДваЭл», СЕМУШКИН Вячеслав Васильевич,

который все это дело у нас начинал. Богатая художественная жизнь, конечно, была. И ценилось именно творчество, эксперимент, индивидуальность. Сейчас постепенно все на рынок перешло, стало

тяжелее. В то время именно творили, и тем, кто начинал в тот период, повезло. — ВЫ СЕЙЧАС ПРЕПОДАЕТЕ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ШКОЛЕ. РАДУЮТ ВАС ДЕТИ? КАКАЯ РАСТЕТ СМЕНА? — Смена очень достойная.

Детей одаренных много. Главное, что у них есть интерес, тяга к творчеству. Я много с ними разговариваю на тему искусства, на тему жизни даже, и чувствуется, что пока они еще готовы впитывать

что-то разумное, доброе, вечное. Потом уже переходный возраст начнется, там проблемы свои. Очень важен характер, способность не останавливаться перед трудностями. Ну а выйдут ли из них

настоящие художники… Как говорится, несущих знамя много, а посвященных мало. Кто из них посвящен – это время покажет. — ЧТО ВЫБРАЛИ ВАШИ СОБСТВЕННЫЕ СЫНОВЬЯ? — Мой старший сын выбрал

профессию, связанную с программированием, и работает в свое удовольствие. Живет свободно, как хочет. Ну а младший сейчас заканчивает художественную школу, дипломную работу делает. У него

есть определенные способности, но ему не хватает упорства часто. Иногда вдохновение найдет, и он великолепные какие-то вещи может сделать. Особенно в раннем детстве это проявлялось. Сейчас

подростковый период, переоценка ценностей, компьютерные игры отвлекают. Посмотрим, как дальше сложится. Но его интересует и архитектура, и дизайн, и изобразительное искусство. Так что он

скорее всего что-то связанное с этим выберет.